Цифровые технологии в системе теоретико-исторических правовых наук
10.
Об информации, информационных технологиях и о защите информа-
ции: Федеральный закон от 27.07.2006 № 149-ФЗ (ред. от 12.12.2023) // Собрание
законодательства РФ. 2006. № 31 (Ч. 1). Ст. 3448.
11.
О персональных данных: Федеральный закон от 27.07.2006 № 152-ФЗ
(ред. от 06.02.2023) // Собрание законодательства РФ. 2006. № 31 (Ч. 1). Ст. 3451.
12.
Alexy R. The Construction of Constitutional Rights // Law & Ethics of Hu-
man Rights. 2010. Vol. 4, № 1. Pp. 21–32.
13.
Celeste E. Digital Constitutionalism: The Role of Internet Bills of Rights.
London, New York: Routledge, 2023. xii, 242 p.
14.
Cova Fernández E.J. Derechos Humanos y Derechos Digitales en la Sociedad
de la Información // Revista DH/ED: derechos humanos y educación. 2022. № 6.
Pp. 61–80.
15.
Lambert P. The Right to be Forgotten. London; New York; Dublin: Blooms-
bury Professional, 2022. xxxvi, 525 p.
16.
Perelman Ch. Justice, Law, and Argument: Essays on Moral and Legal Rea-
soning. Dordrecht; Boston: Reidel, 1980. xiii, 188 p.
17.
Suzor N. Digital constitutionalism: Using the rule of law to evaluate the
legitimacy of governance by platforms // Social Media and Society. 2018. Vol. 4(3).
Pp. 1–11.
18.
Vasak K. A 30-year struggle: The sustained efforts to give force of law to the
Universal Declaration of Human Rights // The UNESCO Courier: a window open on
the world. 1977. Vol. XXX. Iss. 11. Pp. 28–29, 32.
В. С. Кононов,
магистр частного права, аспирант,
Институт законодательства и сравнительного правоведения
при Правительстве Российской Федерации
ТЕОРИЯ ПРАВОСУБЪЕКТНОСТИ ОРГАНА ПУБЛИЧНОЙ ВЛАСТИ:
ВЛИЯНИЕ ИННОВАЦИЙ ТЕХНОЛОГИЧЕСКИХ УКЛАДОВ
Аннотация.
В статье раскрываются закономерности, связанные с системой
органов публичной власти, влияние на нее технологических укладов, выделены
внутренние связи в системе органов, их влияние на правосубъектность органов
публичной власти, раскрыт подход постклассической теории на природу и состав
такой правосубъектности, рассматриваются признаки органа публичной власти
как субъекта права.
Ключевые слова
: закономерность в праве, конструктивизм, мем, орган
публичной власти, постклассическая теория права, правосубъектность, правоспо-
собность, субъект права, юридическая воля
THE THEORY OF PUBLIC AUTHORITY LEGAL PERSONALITY:
INFLUENCE OF TECHNOLOGICAL INNOVATIONS
Abstract.
The article reveals the patterns associated with system of public
authorities, the influence of technological structures on it, highlights internal
Цифровые технологии в системе теоретико-исторических правовых наук
connections of the system of authorities, theirs influence on the public organs legal
personality, reveals the approach of postclassical theory to the nature and structure
of such legal personality, examines the characteristics of a public authority as subject
of law.
Keywords
: consructivism, legal personality, legal capacity, legal will, meme,
postclassical theory of law, public authority, regularity in law, subject of law
Научный подход к изучению государственно-правовых явлений, в том
числе и правосубъектности органов публичной власти, связан с выделением зако-
номерного и формированием нового знания, выраженного в понятиях. Закономер-
ность имеет разные дефиниции в гуманитарных науках, общим для определений
является использование сформулированных в философии признаков – «относи-
тельно устойчивые и регулярные взаимосвязи между явлениями» [15. С. 38]. Пра-
вовая закономерность в доктрине формулируется как объективная и систематиче-
ски повторяемая взаимосвязь фактов и явлений в сфере государства и права, кото-
рая является менее «императивной формой», чем закон, и не влечет неизбежных
последствий [4. С. 7].
Общие закономерности служат основанием для применения к государ-
ственно-правовым явлениям системного подхода. В рамках общей закономерно-
сти выделяются единичные связи, которые обладают индивидуальными призна-
ками и могут формироваться случайно. Таковой является связь инновации техно-
логического уклада и выделения новых (или изменения существующих) функций
государства, что может приводить к созданию органов или расширению функций
действующих органов.
Сущностной (общей) причиной создания в социальной структуре органов
государства являются объективные потребности усложняющегося общества, ко-
гда рост социальной системы потребовал создания вертикальной структуры
[13. С. 85–86]. Подобные тенденции действуют в условиях пятого и шестого тех-
нологических укладов.
Со второй половины XX в. формирование информационного общества со-
провождается ускоренным преобразованием институциональных основ правопо-
рядка. «Цифровая революция» поставила вопрос об изменении субъектов права
и сути правоотношения» [6. С. 19]. В западных странах отмечается усложнение
механизма государства, наделение публичными функциями субъектов, традици-
онно не включаемых в него. Развитие цифровых технологий может привести к ре-
волюционным изменениям в правовой сфере, связанных с сокращением участия
государства в имущественных отношениях как контролирующего органа
[30. С. 26]. Складывается несколько моделей государства: виртуального, сетевого,
сервисная концепция. Первая из них признается эволюционным изменением тор-
гового государства [42], в нем информация становится ведущим фактором и вы-
тесняет в сфере управления материальные факторы. Однако пока рано говорить
о существенном изменении доминирующей роли публичных властных институ-
тов в правовой регламентации экономических отношений [39], поэтому сохра-
няют актуальность вопросы природы органов публичной власти, их системы
и правосубъекности.
Цифровые технологии в системе теоретико-исторических правовых наук
В современном обществе органы публичной власти признаны элементами
механизма государства при статичном и при динамическом понимании этого по-
нятия. Последний подход описывает органы как элементы функционирующей си-
стемы, учитывает совокупность взаимосвязей и взаимодействий между ними. Это
позволяет выделять дее- и деликтоспособность органов публичной власти, тогда
как в статичном подходе изучается только правоспособность.
Между функциями и задачами государства, организацией системы органов
и их правосубъектностью существует закономерная связь. На них оказывают вли-
яние инновации технологического уклада, которое не всегда имеет прогрессивные
последствия. Так, в США в середине XIX в. технологическое усовершенствование
процесса обработки хлопка-сырца способствовало сохранению рабовладения.
Связь между правом, публичной властью и государством отражена в поло-
жении: государство является правовой формой публичной власти. Это отражает
правовой характер формирования и деятельности органов государства. Для си-
стемы органов публичной власти необходимо выделение элементов (органов)
и обеспечение их самостоятельности, для этого используется правосубъектность.
В государственно-правовой сфере можно выделить не только связи жесткой
детерминации, имеющие однозначный характер, но и вероятностные (статистиче-
ские) связи. Первый подход использован в гегелевской концепции государства,
в которой организм государства признан объективной субстанциональностью
необходимости [5. С. 291], его деятельность реализуется в функционировании вла-
стей, разделенных для публичной свободы, но признано, что в их единстве заклю-
чен внутренний суверенитет, который раскрывается как осознание государством
своей личности [5. С. 320]. Такое построение не охватывает связи, важные для
сложноорганизованных, саморазвивающихся систем с органами власти и форми-
рующей их правосубъектность правовой системой.
Более глубокие связи выделены [32. С. 83] между территориальным пуб-
личным коллективом, публичной властью и ее органами. Они выражены в поло-
жении: осуществление общих дел и реализация общих интересов в социуме воз-
можны только при определенной социальной организации, когда формируется
«общая воля» и социальная власть; первая выражается членами социума непо-
средственно или через создаваемые органы. Публичный и легальный характер
власти органов государства обусловлен возникающими в обществе отношениями
по поводу потребностей жизнеобеспечения людей [33. С. 26]. Необходимо отме-
тить влияние на эти связи технологических укладов, «технологические новации
становятся ведущим фактором глобального общественного развития, создавая
предпосылки для утверждения социума нового типа» [9. С. 13].
Изучение правосубъектности органов возможно с позиции понимания вза-
имодействия явлений как причинно-следственного процесса, где от функции его
стороны зависит выделение причины. Необходимость создания органа публичной
власти (элемент системы) вызывается выделением функции государства. Орган
государства признается европейскими учеными системой властей [38. Р. 64], пуб-
личная власть – правовой организацией [37. Р. 173], институтом [37. Р. 174], систе-
мой правовых отношений (позиций) между людьми, частью правовой организа-
ции общества. В отечественном законодательстве используются термины, отража-
Цифровые технологии в системе теоретико-исторических правовых наук
ющие системное понимание публичной власти. В последней выделяются недели-
мые элементы (органы) и отношения между ними. Применительно к органу един-
ство и неделимость имеют правовую форму – субъект права.
В системе все элементы служат целому, а целое – каждой части, поэтому
правосубъектность органа включает возможности осуществления правосубъект-
ности публично-правового образования. Отношения между публичной властью
(системой) и ее органами (элементами) образуют структуру, которая отражает
единство расчлененности и связанности элементов между собой и с системой че-
рез функции. Взаимодействие органов, наделенных правосубъектностью, связано
с сущностью – публичной властью, а отношение между ними – с системным ха-
рактером осуществления этой власти.
Можно выделить в системе сложные взаимосвязи: организованность пуб-
личной власти (система) зависит от разнообразия органов, оно влияет на уровень
сложности и требует упорядоченности системы. Исключение органов местного
самоуправления из системы государственной власти при закреплении единства
публичной власти можно рассматривать как усложнение последней – относитель-
ное противопоставление ее частей, наблюдаются существенные изменения ее тер-
риториальных, организационных и компетенционных основ [14. С. 21]. Проведе-
ние административных реформ в европейских странах и России проявило тенден-
ции развития публичной власти: усиление ее сложности, расширение видов связей
между органами и ослабление упорядоченности системы [20. С. 14]. При этом об-
наружилась потребность в механизме внедрения новых технологий, имеющих ин-
новационный характер [1. С. VII].
Основой единообразия связей между органами и упорядоченности системы
публичной власти можно считать правосубъектность ее органов. Наделение их
функциями обеспечивает организованность системы. Органы публичной власти,
используя правосубъектность, связаны с системой функционированием. Упорядо-
чение функционирования элементов системы органов происходит с помощью це-
лей и программ, но эта закономерность не всегда учитывается применительно
к органам и не используется весь потенциал правосубъектности.
В отношениях между системой и ее элементом выделяют регуляционную
и управляемую подсистемы, орган регуляции с функцией сохранения системы.
Атрибутом первой является упорядоченность, второй – организованность. Отли-
чительным признаком регуляционного отношения является подчинение, оно обес-
печивает сохранение системы. Управление выделяется в рамках отношения «ор-
ган управления – элемент системы», для него также необходимо подчинение эле-
мента системы органу регуляции. Подчиненность органов публичной власти
имеет первостепенное значение, поскольку оно необходимо для сохранения пуб-
личной власти, а отсутствие их подчиненности исключает управляемость системы
в целом. Информационные технологии позволяют повысить эффективность конт-
роля за деятельностью органов с целью обеспечить их подчиненность.
При использовании системного подхода можно выделить сущностные ха-
рактеристики органа публичной власти: он, являясь субъектной формой публич-
ной власти, реализует ее, находясь в «вертикальных» и «горизонтальных» отно-
шениях с другими органами, для чего использует правосубъектность.
Цифровые технологии в системе теоретико-исторических правовых наук
Кроме приведенных внутренних связей и закономерностей системы орга-
нов, можно выделить закономерности в рамках внешних связей. Ряд внешних фак-
торов обуславливают формирование правосубъектности органа публичной вла-
сти. Для их изучения важен принцип междисциплинарных исследований. Концеп-
туальная модель, описывающая зависимость государственно-правового развития,
эволюции политико-правовых явлений от технологического фактора, была пред-
ложена М. В. Залоило; на ее основе реализуется исследовательская программа
изучения закономерностей правового регулирования в целом и динамики право-
вых норм под влиянием технологических укладов [16, 17]. Полагаем, что частью
такой программы может стать изучение закономерностей правосубъектности ор-
ганов публичной власти. Влияние на нее технологических укладов подтвержда-
ется исторически. В период первого технологического уклада (вторая половина
XVIII в. – 1880 г.) в России произошла трансформация модели формирования ор-
ганов государства. Становление технологического уклада вызвало изменение
представлений о роли государства, менялись функции его органов, их положение
в системе власти. Во втором технологическом укладе (доминировал в середине
XIX в.) инновации в технологиях и новые способы осуществления экономической
деятельности, проведение реформ привели к изменению модели участия государ-
ства в общественных отношениях и системы органов государства. В третьем тех-
нологическом укладе (преобладал с 80-х годов XIX в. и до 40-х годов XX в.) при
возрастании роли крупных предприятий наблюдались противоречивые тенденции
в формировании разных моделей участия государства в социально-экономических
отношениях. В доктрине началось формирование конструкта правосубъектности
органа государства, конструкции права органов государства на публичное имуще-
ство, что повлияло на содержание их правосубъектности. В четвертом укладе
(1930–1990 гг.) расширилось участие государства в научной и промышленной сфе-
рах. В доктрине завершилась разработка элементов конструкта правосубъектно-
сти, они были применены к органам государства. В пятом технологическом укладе
(1970–2020 гг.) происходит существенное изменение модели участия государства
в отношениях. Можно отметить противоположные тенденции: с одной стороны,
объективная обусловленность интеграционных процессов государств (для разви-
тия инноваций необходим определенный объем рынка, т. е. население, промыш-
ленность и т. д.), с другой – защита каждым государством своего суверенитета,
в том числе экономического и технологического. Учеными был поставлен вопрос
о разработке модели правового регулирования инновационной деятельности [21].
Шестой технологический уклад только формируется, прогнозируются иннова-
ции – использование гибких автоматизированных систем, информационных тех-
нологий, которые рассматриваются как ядро уклада. Цифровизация влияет на гос-
ударственно-правовую сферу [29. С. 87], актуальность приобретают обеспечение
суверенного права государств на регулирование информационного пространства,
расширение диспозитивного правового регулирования, что влияет на правосубъ-
ектность органов публичной власти.
При изучении правосубъектности органа публичной власти с учетом влия-
ния инноваций важно применение положений постклассической теории права
о многомерности права, сконструированности правовой реальности, релятивизме
и неопределенности [31. С. 105], принципа антропоцентризма [7. С. 8–10], а также
Цифровые технологии в системе теоретико-исторических правовых наук
требований постнеклассической научной рациональности: междисциплинарный
характер исследования, отрицание жесткого детерминизма при изучении явлений
и др. [16. С. 12] Для анализа развития правосубъектности важен принцип кон-
структивизма, обосновывающий, что правовая реальность не задается изна-
чально, а имеет сконструированный характер. Государственно-правовые явления
формируются в деятельности людей, которые воспроизводят государство и его ор-
ганы, формируют их правосубъектность.
Взаимосвязи технологического уклада и правосубъектности имеют сложный
характер. Изменения системы права необходимы для технологических инноваций,
так как при реализации нормы права действиями людей формируется основа тех-
нологического уклада. Поэтому правосубъектность органов публичной власти ока-
зывает влияние на развитие (способствует или ограничивает) последнего.
Таким образом, можно выделить ряд закономерностей, связанных с техно-
логическими укладами: под влиянием технологических инноваций и других фак-
торов (социальных, идеологических, культурных и др.) происходит глобальная
трансформация общества и государства, меняются механизм правового регулиро-
вания, функции и правосубъектность органов государства; технологизация фор-
мирует новый тип мышления и восприятие правовой реальности, а также влечет
радикальные изменения в основаниях науки и в понимании правосубъектности.
Приведенные закономерности не исключают необходимости для создания
конструкции правосубъектности органа публичной власти теоретической разработки
учеными составляющих ее понятий. Признание органа публичной власти субъектом
права является принципиальным положением для теории правосубъектности.
Понятия «субъект права» и «орган государства» изучаются в науке на протя-
жении нескольких столетий, они включены в источники права на текстуально-нор-
мативном уровне, а в доктрине являются понятиями общей теории и отраслей права.
В Новое время правовое осмысление стороны правовых отношений в док-
трине происходило под влиянием философских идей. Р. Декарт выделил две суб-
станции: вещь протяженная (res extensa) и вещь мыслящая (res cogitans). Вторая
из них определялась как «субъект» – субстрат, который не поддается изменению.
Концепция противопоставления в сфере сущего субъекта и объекта заложила тра-
дицию их дихотомии и выделение сущностного признака субъекта, проявляюще-
гося в социальной сфере, – возможность изменения внешних условий. Революци-
онным для юриспруденции стало предложение Г. Лейбница использовать понятие
«субъект права» (subjectum juris) в современном его понимании – как обладателя
прав и обязанностей [40. С. 51]. Произошло заимствование для правовой сферы
философских представлений о субъекте без определения сущности и признаков
этого понятия.
На направления его философского осмысления повлияли идеи И. Канта
[11. С. 13]. И. Фихте писал, что субъект должен полагать себя как свободно дей-
ствующее существо [27. С. 36], он порождает себя в акте свободы и допускает
другие существа, только полагая себя состоящим с ними в отношении. Продолжая
это направление, Г. Гегель отметил, что право вносит определенность и ограничи-
вает свободу. Это происходит при взаимном признании индивидами друг друга
в качестве равных субъектов свободы. Человек становится субъектом, будучи сво-
бодным, поэтому личность подразумевает правоспособность [5. С. 98], которая
Цифровые технологии в системе теоретико-исторических правовых наук
составляет абстрактную основу формального права. Равная правоспособность
лиц следует из равного абстрактно-всеобщего права.
Разработка философией понятия «субъект» не завершена, формируется кон-
цепция субъектности, в ней к сущностным признакам субъекта добавляются ха-
рактеристики самосознания, транспарентности, причинности и автономности.
Субъект представляют не как статичную, а как динамическую характеристику, по-
этому выделяют этапы его становления: бытие-в-себе, бытие-для-себя, бытие-в-
мире. Применительно к органам публичной власти эти этапы остаются неразра-
ботанными в доктрине.
Феноменология отказалась от субстанциональности субъекта, а в аналити-
ческой философии была отвергнута его феноменальная реальность. Субъект стал
сводиться к языковым формам: язык конструирует субъект и феномены субъек-
тивности. С этих позиций проблема соотношения государства и его органов явля-
ется продуктом субстанционального понимания субъекта и свидетельством его
ограниченности. Подобная проблема отсутствует в постмодернизме, рассматрива-
ющем социум как гипертекст, а субъект – как его точку. Субъект описывается как
попадание явления в определенную структуру, он опознается постфактум, по-
этому отрицаются его изначальные признаки. Неклассическая философия сводит
субъект к смысловой структуре и исключает его фактичность. Таким образом, раз-
витие философского понятия «субъект» пришло к признанию невозможности его
достоверного определения. Однако современные западные ученые возвращаются
к положениям немецкой классической философии о том, что субъекты права – это
индивиды, достигающие в процессе коммуникации нравственного признания
друг друга [28. С. 30].
Философские идеи через доктрину влияют на право, размывают конструкт
субъекта (к нему отнесли природу и т. д.), в современной европейской доктрине
предложено понятие неличностной субъектности [22].
В рамках господствующей классической теории права не сложилось един-
ство взглядов по вопросам состава правосубъектности органа публичной власти,
соотношения с компетенцией и полномочиями. Общим для подходов доктрины
к сущности понятия «субъект права» является влияние используемой учеными ме-
тодологии.
В рамках сущностного подхода и нормативно-этатического понимания
субъект права раскрывается как носитель прав и обязанностей. Такая способность
отнесена к свойству, предусмотренному нормой права. Данные положения пока-
зывают, что используется конструкция «носителя», которая заимствована из фи-
лософии: субстанция обладает свойствами. Свойствами субъекта права являются
волевая сфера и интересы, свобода воли отнесена к социальной предпосылке пра-
восубъектности:
1)
для этого используются наименование, а также дополнительные атри-
буты. В публично-правовой сфере используются органы государства, для которых
предусмотрена обособленная деятельность их частей, признаваемых субъектами
права (Федеральное Собрание и др.);
2)
обладание юридической волей, способностью вырабатывать и выражать
ее, быть ее носителем. Свободу волеизъявления, основанную на автономии воли,
Цифровые технологии в системе теоретико-исторических правовых наук
относят к основному признаку субъекта права, но такой подход не учитывает си-
стемные связи между органамипубличной власти, наличие у них правовой обязан-
ности осуществлять свои полномочия и права. Воля формируется во взаимодей-
ствии органов публичной власти [24], для них важно осуществление общей (пуб-
личной) воли, сложность образования которой можно обнаружить, например, при
правотворчестве, когда согласованная воля общества отчуждается от него и ста-
новится государственной. Выделение воли как признака субъекта можно отнести
к влиянию религиозной догматики. Конструкция юридической воли разрабатыва-
лась с учетом способности субъекта определять свое поведение [34. Р. 7] и ориен-
тирована на человека. Теория воли была связана с понятием права, в начале XIX в.
оно описывалось как правовое состояние, принадлежность лицу власти – господ-
ство его воли. В доктрине преобладает взгляд о наличии воли исключительно у че-
ловека, происходит ее отождествление с юридической волей, хотя признается важ-
ность их разграничения. Юридическая воля сохраняет психические характери-
стики: способность делать выбор, принимать и осуществлять решение. Однако
ученые отмечают, что ее роль в регулировании такого поведения переоценена. По-
нимание воли как способности сознания направлять поведение человека подвер-
гается критике, так как не доказан исследованиями источник такой способности,
отрицается за волей роль сверхрегулятора поведения, поскольку она сама есть по-
требность преодоления препятствий. Человек верит, что самостоятельно управ-
ляет волей, «работа» воли ограничена умственными действиями – ее проявлени-
ями (willing), но не воля определяет, какое решение получит первое место
[44. Рp. 62, 141, 145]. В современной англо-американской философии утвержда-
ется, что контроль над действиями человека не связан с волей, но одно из значений
этого понятия – способность принимать решение [41. С. 5]. Отождествление воли
с психическим процессом основано на психологической концепции «воля – это
желание», соотнесенное с выбором поведения. Такая концепция – вторичная, она
заимствована из философии [36. С. 1] и политических доктрин [43. С. 76–77].
Это производное понятие затруднительно применять к иерархически сложной си-
стеме. Произвольность не является сущностной чертой воли. Затруднительно го-
ворить и о свободе выбора, так как государство ограничивает активность субъек-
тов права нормами законодательства, угрозой применения легального насилия, ис-
пользует манипуляции [35. Р. 60]. Правовая воля не является «юридическим слеп-
ком» психической воли. В нормативной системе выделяется общее, учитываются,
но не регулируются психические процессы. Правовое содержание воли состав-
ляет только типичное, в норме права оно выражено как абстрактное и обобщен-
ное. Учеными признается, что социальная воля может стать правовой, если име-
ется нормативное отражение ее в позитивном праве [2. С. 52], которое сводится
к закреплению в норме права типичных стремлений. Последнее рассматривают
как существенную характеристику юридической воли органа публичной власти.
Орган обладает сферой усмотрения (дискреция полномочий) и определенной сво-
бодой при принятии решения, так как публичная власть имеет социальную при-
роду и регулятивный характер [23. С. 20]. С учетом приведенных доводов пола-
гаем возможным использовать юридические характеристики воли органа публич-
ной власти: в ней отражено объективное, типичное и нормативное. Для органа
Цифровые технологии в системе теоретико-исторических правовых наук
государства важно ее проявление – в правовом решении, порядок принятия кото-
рого определен нормативно;
3) наличие интереса. Специфика его формирования у органа публичной
власти отражена в норме об определении объема полномочий органов публичной
власти с учетом интересов населения [25];
4) взаимодействие с иными субъектами права, при котором орган отличает
себя от других лиц;
5) способность принимать решения, осуществлять их, быть участником со-
циальных отношений, участвовать в правотворчестве и правоприменении, приме-
нять власть, осуществлять сохранение своей правовой личности;
6) наличие правосубъектности (формальная связь с правопорядком);
7) выделение «активных элементов в правосознании». Правовое сознание
отнесено в доктрине к родовому признаку субъекта права. У органа публичной
власти (в отличие от индивида) данный признак имеет особенности – он связан
с коллективом людей;
8) признание ценностью. Зарубежная доктрина выделила этот аспект для
защиты и охраны субъекта права. Наделение органа публичной власти правами
означает признание его ценностью, но у органа права и обязанности связаны, а ор-
ганы выступают средством достижения публичных целей.
При догматическом подходе орган публичной власти – субъект конкретной
отрасли права. В доктрине нет общепризнанного определения органа публичной
власти как вида субъекта права, наблюдается отказ от отнесения его к самостоя-
тельному виду. В отечественном законодательстве к органу применяется понятие
«юридическое лицо». Публично-правовое образование формирует юридическую
личность своих органов, определяет организационно-правовую форму, внутрен-
нюю структуру, закрепляет их компетенцию, функции и т. д. Создается конструк-
ция, которая способна вырабатывать и выражать публичную волю, осуществлять
властные полномочия [17, 26].
Свойства правосубъектности определены политическим сувереном в нор-
мативной системе, поэтому большинство ученых характеризует существо право-
субъектности как длящуюся связь с государством – право общего типа. В этом
подходе можно выделить внутренние противоречия. Полагаем, что наличие связи
органа с государством обусловлено свойством системы органов.
В доктрине отсутствует единство в решении вопросе о признаках понятия
правосубъектности органа публичной власти. Выделенные отдельными авторами
признаки [3. С. 44] отражают сущностную связь с функциями органов и отноше-
ниями собственности [17. С. 33].
Многоаспектность понятия правосубъектности важно учитывать, так как
редуцирование его содержания к одному из них приводит к выделению отдельной
стороны сложного явления. Постклассическая теория права предложила рассмат-
ривать понятия как искусственный конструкт – форму без социального содержа-
ния. Это позволяет не противопоставлять подходы ученых друг другу. Различные
подходы в доктрине можно рассматривать как создание определенной правовой
конструкции. Возможность больше относится к характеристике деятельности
субъекта права, способность и качество – к внутренним свойствам, которые про-
являются в отношениях с другими субъектами.
Цифровые технологии в системе теоретико-исторических правовых наук
Перечисленные выше правовые формы применяются для определения со-
става всех видов правосубъектности.
В финансовом и налоговом праве ученые отметили в качестве предпосылки
правосубъектности других отраслей права. Однако в большинстве случаев в от-
раслевых правосубъектностях редко рассматривают дополнительные (отличи-
тельные) признаки, что создает представление о тождественности сущности
у всех видов. Единообразие свидетельствует о неразработанности понятий в от-
раслевых юридических науках. Для объяснения причин описанной ситуации
можно предложить использовать новое междисциплинарное направление – меме-
тики [8. С. 32–56]: состав общей правосубъектности является общепризнанным
для всех отраслей права, так как он приобрел черты информационного паттерна,
в котором генерализуется информация о правосубъектности, она передается
в силу признания ее простоты, авторитетности, полезности и согласованности
с имеющимися знаниями.
Черты «мема» приобрело представление о том, что у органов публичной
власти право- и дееспособность не разграничиваются. Однако при рассмотрении
состава правосубъектности с позиции динамического подхода право- и дееспособ-
ность разграничиваются как разные этапы развития связи с правопорядком
[2. С. 131]. Правоспособность – первая стадия, она абстрактна и определяет воз-
можности возникновения определенных правоотношений и правовые функции
лица. На этой стадии нет оформленной воли, отсутствует готовность выполнять
правовую функцию и быть субъектом, особенности органа публичной власти как
субъекта права не проявляются вовне. Второй стадией (переходом от абстрактного
к действительному) является дееспособность, когда правовая форма наполняется
содержанием, происходят качественные изменения: абстрактный субъект права
(как возможность) становится лицом (правовая действительность). Орган публич-
ной власти выражает свою волю и правовые притязания (первый этап единичной
воли), здесь проявляются его свойства и качества. Этой воле придается обязатель-
ный характер (второй этап); право обязывает считаться с ней. Единичная воля по-
лучает возможность выступать как целое, происходит ее самоопределение (третий
этап). Изложенный подход близок к конструкции зарубежной доктрины о том, что
из дееспособности выводится правоспособность. Динамический подход делает
необходимым выделение в правосубъектности органа публичной власти право-
и дееспособности.
Утверждение, что дееспособность органа государства возникает одновре-
менно с его правоспособностью, не отражает правового положения отдельных ор-
ганов (монарха, в отношении коллективных органов ученые указывают на зависи-
мость возникновения и прекращения дееспособности органа от «фактического со-
стояния лиц», которые выступают от имени органа публичной власти, или от их
наличия [12. С. 17]). В доктрине высказываются суждения о возможном ограни-
чении дееспособности органа публичной власти [18. С. 54–62].
В науке обосновывается подход, что для создания доктрины юридического
лица публичного права необходимо разработать общеправовую конструкцию
юридического лица. Можно предложить гипотезу, что реализация этой задачи свя-
зана с мемом: происходит генерализация конструкции частного права об органи-
зационно-правовой форме юридического лица и распространение ее на субъекты
Цифровые технологии в системе теоретико-исторических правовых наук
публичного права. Такой подход не может быть использован для раскрытия пра-
восубъектности органа публичной власти.
Изучение правосубъектности юридического лица публичного права по
праву Испании, Франции, Германии показывает, что она не тождественна право-
субъектности органа публичной власти, она отражает ее особенности у некоторых
органов (осуществление публичной власти, обладание компетенцией и др., а спо-
собность участия в имущественных отношениях рассматривается как причина от-
несения их к юридическим лицам).
Приведенное исследование позволяет сделать ряд выводов. Правосубъект-
ность остается важнейшим понятием для характеристики органа публичной вла-
сти. Наделение ею вызвано закономерностями системы органов. Технологические
уклады влияют на правовое регулирование их правосубъектности: технологиче-
ские инновации детерминируют (вместе с другими факторами – социальными,
идеологическими, культурными и др.) глобальную трансформацию государства и
системы права, так как изменение общественных отношений меняет механизм их
правовой регламентации, а новые подходы к определению правосубъектности вы-
званы радикальными изменениями в основаниях науки, происходящими под вли-
янием технологизации, которая формирует новый тип мышления и восприятия
правовой реальности.
Можно предложить следующую модель влияния технологических укладов
на правосубъектность органов публичной власти: возникновение под воздей-
ствием инноваций новых общественных отношений, выделение и осмысление
в правосознании подходов к их регулированию, создание модели государства и его
органов, определение участия их в общественных отношениях и их функций, на
основании которых формируется содержание их правосубъектности, осуществле-
ние и воспроизводство новой модели в общественной практике. Смена техноло-
гических укладов приводит к изменению установок и ценностей людей, их право-
вого поведения и тем самым оказывает воздействие на содержание правосубъект-
ности органов публичной власти.
Список литературы
1.
Административная реформа в субъектах Российской Федерации / под
ред. С. Е. Нарышкина, Т. Я. Хабриевой. М.: Контракт: ИЗиСП, 2008. 333 с
2.
Архипов С. И. Субъект права: теоретическое исследование. СПб.: Изд-во
Р. Асланова «Юридический центр Пресс», 2004. 469 с.
3.
Венедиктов А. В. Органы управления государственной социалистиче-
ской собственностью // Советское государство и право. 1940. № 5–6. С. 24–51.
4.
Ветютнев Ю. Ю. Государственно-правовые закономерности: вопросы
теории и методологии: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Саратов, 2004. 28 с.
5.
Гегель Г. Философия права. М: Мысль, 1990. 524 с.
6.
Дорская А. А. Проблемы цифровизации правовой сферы: основные
направления исследований // Трансформация правовой реальности в цифровую
эпоху: сборник научных трудов / под общ. ред. Д. А. Пашенцева, М. В. Залоило.
М.: Институт законодательства и сравнительного правоведения при Правитель-
стве Российской Федерации: ИНФРА-М, 2019. 213 с.
Цифровые технологии в системе теоретико-исторических правовых наук
7.
Дорская А. А., Честнов И. Л. Эволюция системы права России: теорети-
ческий и историко-правовой подходы: монография. СПб.: Астерион, 2010. 304 с.
8.
Залоило М. В. Концепция мема (меметика) и первичные механизмы со-
циокультурной эволюции права // Право. Журнал Высшей школы экономики.
2024. Т. 17, № 3 С. 32–56.
9.
Залоило М. В. Правовая меметика в исследовании правоприменения //
Журнал российского права. 2024. Т. 28, № 11. С. 19–32.
10.
Залоило М. В. Российское государство перед вызовом новой технологи-
ческой реальности // «Черные дыры» в российском законодательстве. Юридиче-
ский журнал. 2023. № 2. С. 13–15.
11.
Кант И. Метафизика нравов // Сочинения: в 6 т. Т. 4. Ч. 2. М.: Мысль,
1964. 478 с.
12.
Лексин И. В. Конституционно-правовые проблемы территориального
устройства современного государства (особенности России и зарубежный опыт):
авторефер. дис. … д-ра юрид. наук. М., 2013. 55 с.
13.
Любашиц В. Я. Эволюция государства как политико-правового инсти-
тута: дис. … д-ра юрид. наук. Ростов-н/Д., 2005. 302 с.
14.
Муниципальная реформа в Российской Федерации: правовое и эконо-
мическое исследование / под общ. ред. Т. Я. Хабриевой. М.: Эксмо, 2010.
15.
Новая философская энциклопедия / рук. проекта В. С. Степин, Г. Ю. Се-
мигин: в 4 т. Т. 2. М.: Мысль, 2010. 416 с.
16.
Пашенцев Д. А., Залоило М. В., Дорская А. А. Смена технологических
укладов и правовое развитие России: монография. М.: ИЗиСП: Норма: ИНФРА-
М, 2021. 184 с.
17.
Пашенцев Д. А., Залоило М. В., Дорская А. А. Смена технологических
укладов и правовое развитие России: монография. М.: ИЗиСП: НОРМА: ИНФРА-
М, 2024. 184 с.
18.
Пашенцев Д. А. Правосубъектность в современной теории права /
Д. А. Пашенцев // Правосубъектность: общетеоретический, отраслевой и между-
народно-правовой анализ: сборник материалов к XII Ежегодным чтениям памяти
профессора С. Н. Братуся / ред. совет А. В. Габов и др. М.: Статут, 2017. С. 29–
35 с.
19.
Петров М. П. Совершенствование методов административно-правового
регулирования инновационной деятельности // Актуальные проблемы россий-
ского права. 2016. № 10. С. 54–62.
20.
Постников А. Е., Бондарь Н. С., Помазанский А. Е. и др. Реформа орга-
низации публичной власти: основные направления реализации: монография. М.:
Норма: ИНФРА-М, 2022. 200 с.
21.
Право и инновационная деятельность / отв. ред. В. А. Садовничий; под
ред. Т. Я. Хабриевой. М.: Нестор-История, 2011. 431 с.
22.
Распоряжение Правительства РФ от 19.08.2020 № 2129-р // СПС «Кон-
сультантПлюс».
23.
Тихомиров Ю. А. Управленческое решение. М.: Наука, 1972. 288 с.
24.
Указ Президента РФ от 11.07.2004 № 865 // СПС «КонсультантПлюс».
25.
Федеральный закон от 08.12.2020 № 394-ФЗ «О Государственном Со-
вете Российской Федерации» // СПС «КонсультантПлюс».
Цифровые технологии в системе теоретико-исторических правовых наук
26.
Федеральный закон Швейцарии о международном частном праве. URL:
https://pravo.hse.ru/intprilaw/doc/042901
27.
Фихте И. Основа естественного права согласно принципам наукоуче-
ния. М.: КАНОН, 2014. 391 с.
28.
Хабермас Ю. Вовлечение другого. СПб.: Наука, 2001. 417 с.
29.
Хабриева Т. Я., Черногор Н. Н. Право в условиях цифровой реальности
// Журнал российского права. 2018. С. 87.
30.
Цифровизация правотворчества: поиск новых решений: монография /
под общ. ред. Д. А. Пашенцева. М.: ИЗиСП: ИНФРА-М, 2019. 234 с.
31.
Честнов И. Л. Постклассическая теория права: монография. СПб.:
Алеф-Пресс, 2012. 649 с.
32.
Чиркин В. Е. Публично-правовое образование. М.: Норма: ИНФРА-М,
2011. 335 с.
33.
Чиркин В. Е. Система государственного и муниципального управления:
учебник. М.: Юристъ, 2005. 379 с.
34.
Balaguer M. Free Will. L.: The MIT Press, 2014. 139 p.
35.
Bonanno A. The Legitimation Crisis of Neoliberalism. The State, Will-For-
mation, and Resistance. N.Y.: Palgrave, Macmillan, 2017. 254 p.
36.
Dihle A. Theory of Will in Classical Antiquity. L.: University of California
Press, 1982. 285 p.
37.
Frandberg A. From Rechtsstaat to Universal Law-State. An Essay in Philo-
sophical Jurisprudence. Law and Philosophy Library. L.: Springer, 2014. Vol. 109.
190 p.
38.
Frandberg A. Legal Order. Sturdies in the Foundations of Juridical Thinking.
Law and Philosophy Library. L.: Springer, 2018. Vol. 123. 333 p.
39.
Krasner S.D. Sovereignty: Organized Hypocrisy. Princeton: Princeton Uni-
versity Press, 1999. 280 p.
40.
Leibniz G.W. The New Method of Learning and Teaching of Jurisprudence
According to the Principles of Didactic Art Premised in the General Part and in the Light
of Experience / trans. Massimo de Iuliis G. New Jersey: Talbot Publishing, 2017. 306 p.
41.
Pink T. Free Will: A Very Short Introduction. N.Y.: Oxford University Press,
2004. 132 p.
42.
Rosecrance R. The Rise of the Virtual State: the Wealth and Power in Coming
Century. N.Y.: Basic, 1999. 288 p.
43.
The Concept of Will in Classical German Philosophy. Between Ethics, Poli-
tics, and Metaphysics / ed. by M. Kisner, J. Noller. Berlin, 2020. 272 p.
44.
Vihvelin K. Causes, Laws, and Free Will: Why Determinism doesn’t Matter.
N.Y.: Oxford University Press, 2013. 296 p.
